Очередной суровый ноябрьский денек, в погоде ничем особо не отличающихся от остальной осени. Ну только если, пожалуй, сегодня немного более холодно, мерзко да сыро, чем обычно. Да еще несмотря на то, что сейчас самый разгар дня, хмурое серое небо завешано облаками и не пропускает солнечный свет, отчего на улице темно. Что вообще может заставить выбраться среднестатического обитателя леса на прогулку в такое время? Наверное, желание побыть вдалеке от всех со своими мыслями, которые в этот раз, пожалуй, принимают совсем необычный оборот. Захотелось, видите ли, навестить давно уже вымерший город-призрак.

Осторожно, не спеша ступать по холодной земле, озираясь по сторонам и вспоминая, как это все было раньше. Давно еще, даже не все это запомнили… Для кого-то это пронеслось одним быстрым мгновением, а вот у некоторых навсегда осталось гнить в закромах души. Лапы сами несут к некогда строящемуся, а теперь же уныло возвышающемуся среди улицы недостроенному заводу. Даже при жизни города с его строительством не очень-то спешили, ну а теперь он и вовсе обречен стоять здесь вечно, взирая на редких путников своими пустыми глазницами-окнами. Аура у этой постройки нехорошая, сама мысль о том, чтобы зайти туда, кажется сумасшедшей — мало ли, сохранились там еще отблески разумной жизни, что так и жаждут заграбастать себе в лапы случайного прохожего. Нерешительно остановиться у самого входа, задирая голову и осматривая все здание. Но в конце концов желание заглянуть туда пересиливает.

Аккуратно переступить порог, шагая внутрь завода, внутри которого жутко завывает ветер. Даже звук шумного выдоха эхом разносится по всему зданию, заставляя многочисленных крыс, что шныряют здесь туда-сюда, взволноваться и обратить внимание на неожиданного посетителя. Какая-то неосторожная и, пожалуй, слишком самоуверенная крыса подбирается слишком близко, неприятно попискивая. Оскалить зубы, одним быстрым рывком броситься вперед и сомкнуть на небольшом тельце зубы, сжимая все крепче. Душераздирающий писк и агония быстро стихают, и можно отбросить тушку, сплюнув ее гадкую кровь. Зато теперь ни одна тварь не сунется.

Подойти к одному из проемов, что должны были быть окнами, старательно огибая кучи мусора, наваленные здесь за все время. Мимо с грохотом катится какая-то алюминиевая банка, и от неожиданности вздрогнуть, обернувшись и проводив ее взглядом. Но так как это здание абсолютно пусто и позволяет услышать даже самый тихий шорох благодаря эху, через затихающий звон банки можно услышать чьи-то шаги. Чужие. Судя по всему, это другая собака или какой-то волк. Странно. Интересно, что они могли забыть в этом ушлом месте, или пришли сюда по той же причине, немного поностальгировать? Вскинуть уши и с интересом уставиться в сторону входа, который остался не так далеко.

А вот и силуэт, ярко вырисовывающийся на общем скучном сером фоне. Светлое, белоснежное пятно надежды, как в этом мире, так и в душе. Невольно податься к собаке, что по наитию судьбы тоже занесло в это богом забытое местечко. Сердце ведет себя, как сумасшедшее — то пропускает удары, то теперь трепещет, колотится, как бешеное. Такого головокружительного ощущения не доводилось испытывать несколько лет. И вот оно снова обретено. Напротив ведь стоит не кто иная, как Лисс, единственная, пожалуй, наиболее родственная душа во всем этом мире. Понимающая. Похожая. Родная. Вот ее неповторимая улыбка, что выражается лишь в глазах, светящихся от радости. И эта улыбка искренней всех, что когда-либо были показаны.

Порой было непонятно отношение к Лисс. На эту тему приходилось размышлять долго и мучительно. Представлять ее очертания и не понимать, почему все тело начинает бить сладкая дрожь. Да, возможно, она единственная, кто понимает его, но почему это приносит столько морального удовлетворения? Столько теплоты, умиротворения. Не хочется признавать, что где-то внутри теплится какое-то чувство. Может быть, даже весьма серьезное. Одни только думы об этом сводили с ума, вызывали странное состояние, словно непонимание происходящего, задавались вопросы, а правда ли все это происходит?

- Рих-тер, — доносится мягкий голос суки, стоящей совсем близко. Всего-то в паре шагов. Сейчас только протянешь лапу и коснешься ее пушистой белоснежной шерсти. Как-то неловко улыбнуться ей в ответ, чуть зажато, несмотря на то, что с Лисс обсуждались темы, на которые больше нельзя было разговаривать абсолютно ни с кем. Казалось бы, чего тут неудобного, зачем нужно так уходить в себя, если это единственное существо, с которым можно почувствовать себя открыто?

Но все подводит.

- Лисс, — ответить ей в ее же тоне, негромко, чуть даже хриплым голосом. Улыбка становится чуть шире, чуть увереннее.

И, как обычно, такую обстановку спешат нарушить другие. Еще пара силуэтов отделяется от стены, подходит, но останавливается на приличном расстоянии. Они совсем не похожи на еще одну парочку, что просто решает прогуляться по окраинам города. Они выглядят скорее как два поджарых, даже худощавых высоких серых весьма похожих волка с наглыми выражениями морды. Зубы их ощерены в нахальной улыбке, и ясно, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет. Сразу все хорошее настроение разом уходит, пропадает, прячется до следующего раза, который теперь, видимо, наступит нескоро. Нахмуриться и машинально шагнуть вперед, оказавшись чуть впереди Лисс, таким образом оказывая ей своеобразную защиту.

- Ну, и что вы здесь забыли? — противным, высоким голосом интересуется один из них, что стоит слева. Перевести на него тяжелый взгляд, смотря прямо в глаза. Мелочь еще, чересчур самоуверенный щенок. На вид не дашь больше трех-трех с половиной лет. В таком возрасте обычно большинство особей зарывается, считая, что им принадлежит весь мир. Видимо, эти считают, что сей завод — их личная собственность, и никто больше не имеет права здесь ходить. А второй, кстати говоря, не остается стоять на месте, плотоядным взглядом глядя на Лисс, мерзко облизываясь и начиная обходить с незащищенной стороны. Шерсть на загривке тут же встает дыбом, и сама мысль о том, что кто-то может посягнуть на ее неприкосновенность, тут же срывает всю маску спокойствия. Дикий, звериный оскал проступает на морде, желтые зубы во всей своей красе демонстрируются противникам.

Повисает гробовая тишина. Сердце бьется гулко, но спокойно, стучит словно в ушах, и кажется, что этот звук отдается эхом, прокатывается по всему зданию. Движения останавливаются, трещит и сверкает, осыпаясь искрами, напряжение, что повисло между двумя сторонами. Лисс молодец — всячески старается не двигаться, затихнуть, слиться с общим серым фоном. Не хочет спровоцировать двоих ублюдков, для которых что кобель, что сука — нет разницы, кого потрепать за холку. Или, по крайней мере, попытаться. Ну а также весьма возможно, что при виде самки у них взыграли гормоны и естественные природные инстинкты. Ну как же, первый раз за свою жизнь увидели представительницу противоположного пола. Плевать на их намерения, в любом случае Лисс не останется одна перед лицом опасности.

Мимолетный взгляд падает за плечо, на подругу, чтобы убедиться, что с ней точно все в порядке. За невнимательность и приходится поплатиться. Ведь самому первому волку, тому, что посмелее, не нравится, что его гениальный вопрос остается без ответа. И, не придумав, видимо, ничего получше, он бросается вперед в тщетной попытке показать, кто тут главный. Он слишком переоценивает свои силы, полагаясь только на свои амбиции — пусть это может показаться выпендрежничеством, но все же куда трехлетнему, пусть даже хлещущему энергией подростку против пятилетнего опытного пса, что умнее и собраннее? Время не течет, все, словно в замедленной съемке. Медленно, медленно летит в воздухе серый, растопырив когтистые лапы и раскрыв слюнявую пасть. Собраться, сгруппироваться, сделать глубокий вдох и выдох, призывая в душу максимальное хладнокровие и выдержанность. Нельзя подставлять Лисс под удар. Мысль эта бьется в мозгах, стучит в висках, и невозможно переключиться на что-нибудь еще.

И финальный момент наступает. Волк слегка не рассчитывает свой прыжок, а потому заканчивается все столкновением. Почувствовав дикую боль в области плеча, сдавленно зашипеть, втягивая воздух через сжатые, сведенные судорогой зубы, делая пару шагов назад по инерции, чуть задевая Лисс. Ведь нечеловеческая сила врезается в бок, заставляя лететь на землю, это сильный толчок оппонента лапами. Титаническим усилием напрячь все конечности, упереться в землю, с трудом удерживая равновесие и балансируя на тонкой струне, каждую секунду рискуя полететь в пропасть. А это исключено. Иначе — потеря чего-то очень дорогого. По плечу начинает стекать кровь, обильно выделяясь из рваной раны, оставленной неловким укусом незнакомца. Он, правда, неудачно подставляет под удар свой загривок. Молниеносно наклониться, стараясь не реагировать на тут же резанувшую дикую боль в плече и вцепиться волку в холку, сжимая зубы. Противник еще не понимает того, что промахнулся, загребает лапами, изворачивается, стараясь выбраться из чужих челюстей.

Быстро скосить глаза на второй экземпляр, что тоже не стоит на месте. Видя, что его товарища во всех смыслах берут под контроль, второй волк на глазах преображается, обнажая зубы и топорща шерсть. С рыком пригнув голову, он бросается в атаку, видимо, посчитав, что двое на одного — это честно, а самка — это так, мясо, на нее внимания можно и не обращать, она зубами-то щелкать не умеет. Но в этот момент действительно хочется надеяться, что Лисс не сможет щелкнуть зубами, не навлечет на себя опасность, ведь тогда она может пострадать. Не раз приходилось выходить из подобных стычек, но что касается полукровки… Пусть она хоть трижды патрульная, мысль о том, что она вполне способна постоять за себя, кажется теперь какой-то дикой и сумасшедшей. Не хочется не то что терять ее (об этом и подумать страшно), но и видеть хотя бы капельки крови, что резко контрастируют с ее мягкой белой шерсти. Но второй уже на подходе, и пора лихорадочно начать соображать, как бы усмирить и его тоже.

Быстро перехватить шкуру противника поудобнее, еще сильнее вгрызаясь ему в загривок. Снова уходят все эмоции, лишь холодная сталь остается во взгляде, но никакой ненависти. Этот ублюдок не достоин даже того, чтобы быть ненавидимым. Такое лишь подпитывает его внутренние силы. Лишь ледяное презрение, он не считается волком, даже персоной, лишь жалким подобием на оную. Поскуливает от боли, а когда зубы сходятся еще дальше на его холке, повышает тон, переходя на визг. Видимо, боль придает ему сил, а потому подросток дотягивается до лапы и смыкает на ней челюсти, сдавливая все больше. Невыносимая мука разносится по всему телу, остро пульсируя в лапе. Поддается кожа под напором острых клыков, брызгает кровь. Только бы не причинили серьезных повреждений. Дурак, дурак, ну зачем тебя сюда понесло…

Тем временем Лисс уже ликвидировала угрозу, что грозила окончательно сбить с лап. В красивом, длинном прыжке она сбивает второго волка прямо в полете, заставляя его катиться по полу. В следующий же момент он подрывается с земли, буравя взглядом собаку. Сердце пропускает удар. Но все нормально, все обходится, и полукровка уворачивается от его атаки, маня за собой оппонента. Тот, видимо, возжелал прикончить Лисс во что бы то ни стало, а потому бросается вслед за ней, стараясь поймать, впиться зубами в плоть.

- Вернусь, — тихо роняет одно-единственное слово белоснежная, одаривая тем самым взглядом, от которого мурашки бегут по коже. И теряется из виду за ближайшей колонной, а за ней уходит и ее преследователь. Хуже всего неизвестность. От незнания душа рвется на части, голова кружится от различных мыслей и догадок, что тут же начинает строить мозг, и хочется только одного. Своими глазами увидеть, что все хорошо и прекрасно. Что Лисс действительно вернется.

Грозно зарычав, резко, рывком отшвырнуть серую тушу, разжав зубы. Ну а когда волк всем своим телом грузно обрушивается на землю, то, видимо, ощутимо прикладывается чем-то о холодный камень и немного разжимает зубы. Рвануть лапу из тисков, чувствуя, как скользят зубы по плоти, как рвут ее, заставляя кровь течь непрерывным потоком. Последнее усилие — и конечность освобождена. Мельком глянуть на нее. Очередная рваная рана. Боль все еще не желает утихать, пронзительно ноя и гудя. Морда искривляется в гримасе, едва только совершена попытка наступить на искалеченную лапу. Аккуратно перенести вес на три здоровые и устремиться к Лисс настолько быстро, насколько это возможно, превозмогая боль. Кровавые отпечатки от правой передней лапы остаются на полу, неровная цепочка следов возникает от лежащего на полу волка, еще не отошедшего от первоначального шока, до роковой колонны.

Вот и то место. Собраться с силами и наконец обойти этот столб, изо всех сил всматриваясь в темноту. Глаза мучительно медленно привыкают к еще большей тьме. Остается надеяться, что поверженный противник будет очухиваться еще долго. Что несмотря на то, что он молодой, любое море ему не по колено…

Темнота постепенно рассеивается перед глазами, являя абсолютную пустоту. Чуть вздрогнуть, еще раз внимательно оглядывая все вокруг. Сомнений быть не может – Лисс здесь нет. Что, собственно говоря, указывает на то, что она побежала дальше, ценой собственной жизни спасая верного друга. Но архитектура таких зданий очень хитра и больше напоминает некий лабиринт, а потому на пути собаки наверняка может предстать тупик. Воображение живо рисует в красках белую суку, сжавшуюся у стены, на полу, покрытым мусором. Все еще озлобленный, но довольный своей грязной победой волк подходит все ближе. Слюна стекает из его пасти, губы растягиваются в мерзкой улыбочке. Пусть, возможно, сцена нереальна, но она порождает то самое чувство, которое рождается глубоко внутри и все поднимается, заставляя распрямиться, поднять голову и забыть о всякой боли. Она затупляется, отходит на задний план, и только одна мысль сейчас бьется в голове птичкой, загнанной в клетку. Ее имя.

Стиснув зубы, с усилием сорваться с места и понестись вперед. Каждый прыжок, каждое приземление на поврежденную лапу отдается вспышкой невыносимого страдания, но на это нет времени обращать внимания. Остается лишь подавлять вой, рвущийся из груди, жмурить глаза и все бежать, бежать, задыхаясь и с всхлипами втягивать в себя воздух. И чем дальше, тем слышнее какая-то возня впереди, которая не может быть ничем другим, кроме как Лисс и того ублюдка. Надеясь, что это не потасовка, слегка ускорить движение, плавными, стелющими скачками силясь добраться до источника звуков. Перед глазами уже скачет та самая маленькая комнатушка, в которой, по-видимому, и происходит все действия. Как видно уже сейчас, выхода из нее нет, а потому ситуация грозит обернуться серьезной проблемой.

Чуть притормаживая у входа, с размаху влететь в помещение. Лапы скользят по пыльному полу, когти неприятно чиркают по бетону, мелкий мусор впивается в подушечки. Чуть поддаться натиску этих насущных, физических неудобств, и боль наваливается с новой силой, вгрызаясь в лапу, невыносимо щипая и терзая все тело. Быстро дышать, делая резкие, рваные вдохи, стараясь снова отогнать эти ощущения, не до них сейчас. Черт знает, как хватает самообладания запихнуть это все куда поглубже, но мы способны пойти и не такие жертвы ради дорогих нам. Вскинуть морду, взгляд устремляется прямо на белое пятно, до этого маячившее где-то в углу, заметное только боковым зрением. Да, это Лисс, выглядящая не самым лучшим образом, потрепанной и поцарапанной. Но живая. С плеч падает гора, ну, а с души же сваливается камень. Жизнь будто вновь расцветает яркими красками, и даже это серое здание будто становится радужнее. Один только взгляд в ее глаза голубого цвета, для кого-то холодного, но на самом деле теплейшего – и сразу все вокруг словно бы исчезает. Спохватиться, сделать пару хромающих шагов вперед и встать рядом, так, чтобы собака смогла опереться. Немного поразмыслив, аккуратно подсунуть свою голову прямо под морду Лисс. И не нужно даже никаких слов, ведь это как раз один из случаев, когда речь может выглядеть нелепым дополнением. В мозгу сидит уверенность в том, что так и надо, так и стоило сейчас поступить. Различие только в том, что раньше подсказывал богатый опыт и определенные навыки в психологии, а сейчас это словно исходит из подсознания... Даже из сердца. Губы сами собой растягиваются в легкой, но зато искренней улыбке. Пожалуй, единственной искренней и настоящей за долгое время. Становится даже непривычно. А стоять так, черпая поддержку друг от друга, чувствуя тепло тел, хочется вечно, но, увы, оба слишком слабы. Но патрульную пошатнула в основном дикая эмоциональная нагрузка, чем многочисленные царапины. Но, как бы ни могла быть серьезной психологическая встряска, все же два тяжелых ранения, из которых до сих пор хлещет кровь, все же берут над этим верх.

Бережно отстраниться от Лисс. Устало опуститься на пол, не обращая внимания на мелкий мусор. Внимательно осмотреть разодранное плечо и запястье – все-таки, только сейчас нашлось время на это. Да, тут дело нешуточное. Пройтись пару раз языком по плечу, вздрогнув от того, насколько он горяч. На языке железный, стойкий вкус крови. Сколько раз приходилось вкушать ее, но свою – почти никогда. Глубоко вдохнув, еще раз вылизать рану, каждой клеткой ощущая свой собственный язык. Легкий ветерок, тянущий от окна, чуть ерошит шерсть вокруг следов от клыков, приятно охлаждает. Посмотреть в сторону черного проема, через который с такого ракурса видно в основном затянутое серыми облаками небо. Внезапно только сейчас приходит осознание того, куда делся второй волк. Усмехнуться про себя, подавляя желание вскочить и посмотреть, что с ним стало там, внизу. Мотнуть головой, возвращая себя к реальности, вылизать запястье да снова подняться на лапы, неспешно, осторожно. Мысли постепенно занимаются чем-то насущным, вроде немых вопросов в глазах всей своры, глядящих на потрепанную парочку. Отчего-то это представляется очень живо, и чувствуется то смешение и неудобство, которое возникает каждый раз, когда приходится отвечать перед толпой, становиться тем, к кому прикованы взгляды кучи собак.

- А ты как? – поинтересоваться самочувствием собаки, глядя на ее пострадавший живот и лапы. На первый взгляд все кажется несущественным, но кто знает, может быть, это куда серьезнее, чем видно? Хотя ее состояние все же наверняка страдает более не физически, а морально. Ободряюще взглянуть на нее, а губы опять трогает та самая улыбка.

Хочется, да не можется встать. Лапы наливаются свинцом, голова тяжелеет, веки опускаются, и все вокруг начинает плыть, казаться таким несущественным, эфемерным... Вздрогнув, вернуться к реальности, испугаться той слабости, которая только что подкосила. Это, судя по всему, начинает сказываться потеря крови, а потому лучше всего сейчас побыстрее вернуться обратно, в лагерь. Сейчас ни в коем случае нельзя отрубаться. Ну же, еще чуть-чуть, и можно будет отдохнуть, просто нужно немножко потерпеть. Сбоку тихо, жалостливо скулит Лисс, ложась рядом, прямо под боком. Снова наваливается чувство безмятежности, теплоты, полета. Хочется лежать здесь так вечно, но нельзя. В сознании держит голос и язык Лисы. Она говорит, что все в порядке, отмахиваясь от вопроса, словно от мухи, и спешит облегчить страдания, вылизывая рану. Волнами накатывает облегчение, боль постепенно утихает, и остается только ощущение мягкого, теплого, шершавого языка. Собака сообщает что-то еще. Усилием напрячь мозг, вслушиваясь в ее речь и стараясь не потерять ниточку смысла.

– …Я никогда не задумывалась о том, каково это – потерять тебя. А сейчас вдруг поняла и… никогда бы в жизни мне этого не хотелось. Негоже часть своей души терять. А ты… И есть ее часть. Ты родной, наши души тоже родные, ты так не думаешь? – слова самки – словно бальзам на душу. Приятно осознавать, что в этом мире ты еще кому-то нужен, кто-то на самом деле заботится о тебе, боится потерять, считает настоящим другом. Оглядываясь на свою жизнь, не видя ничего, ради чего можно было бы гордиться прошлым, теперь же можно забыть об этой несущественной ерунде. Пусть счастье с удачей под ручку бродили где-то далеко, но это не суть, теперь же они совсем рядом, вот шепчут на ухо такие ободряющие слова. И в душе зарождается ответное тепло, хочется поделиться им с Лисс, согреть ее, как она только что сделала это. Нельзя не улыбаться, слушая такое.

– Лисс. Я никогда тебя не брошу, – твердые слова вселяют уверенность. Словно как сказал, так и будет, несмотря ни на что. Хоть что, а эти двое всегда будут вместе, плечом к плечу, противостоять всему миру. – Невозможно отказаться от того, кто так тебе близок, – повернуться, посмотреть в глаза самке, как бы подтверждая серьезность своих уверений. Один только взгляд на нее подтверждает то, что она одна такая.

– Отдохнем? – беззаботно интересуется она, придвигаясь еще ближе. Кладет голову на пол и, видимо, так и собирается лежать на холодном полу. Слишком велик риск поддаться искушению, выдохнуть и тоже лечь, но это рискует стать последним отдыхом. Сейчас нельзя запускать свое состояние. И поэтому, как это ни грустно, придется трогаться. Иначе потом дойти до родного леса будет очень сложно.

– Нет, – решительно помотать головой. – Надо идти сейчас, потом не смогу, – осторожно приподняться с пола, кое-как встать, стараясь не опираться на больную лапу. Но пусть и затуманенная, но вспышка боли пронзает все тело. Мысленно чертыхнувшись, болезненно поморщиться, обругав себя – зачем вообще ложился? Сделать пару шагов вперед, стараясь избрать походку, исключающую нагрузку на правую лапу. Оглянуться на полукровку, что осталась позади, приглашая ее за собой. – Там и отдохнем.