Природа улыбалась. Улыбалась своей лукавой, светлой и тёплой улыбкой, но уже в последний раз, и все это, пусть и с горечью, но осознавали. И лишь до поры до времени всё было так радостно, так, что этими мгновениями нужно насладиться всласть. Иначе потом приходит конец этому раздолью, и на смену бабьему лету приходит суровая, холодная и серая пора, заставляющая задуматься о сложности бытия, о голоде, болезнях и смерти. А пока, пока никого это не тревожило. Все были заняты своими заботами, хлопотали, собирали запасы, готовились к спячке, трудясь, чтобы принять это тяжёлое бремя, спускающееся на плечи зверей каждый год. Природа, словно заботливая мать, давала всем время для подготовки, теша всё живое своими солнечными и живыми деньками.
Золотая и красная, коричневая и оранжевая - такой разнообразной и красочной была опавшая листва, что приятно хрустела под каждым шагом крупной белой волчицы, ярко контрастирующей с общим живописным фоном осеннего пейзажа, будто бы вышедшего из под кисти, и написанного на холсте самым талантливым художником. Но до волшебного разноцветия ей не было дела, то только вынуждало её морщиться и прикрывать глаза, ведь оно слепило. Вид её выражал напряжённость, взор её было можно сравнить с дымкой над горизонтом перед грозой душным летом, заводной, но агрессивный, метающий свои молнии в разные стороны, испепеляя всё живое взглядом, и походка была медленна, а каждое движение точёное и осторожное, словно в предвкушении броска. Исполинская охотница.
Она держала свой путь куда-то вдоль тропинки, виляя, и иногда замедляясь, чтобы вдохнуть воздух глубже, и понять, не заблудилась ли она. В этом лесу, ещё не ставшим ей близким, она недавно, и многие места ещё были ей незнакомы. Свернув с тропы, она прибавила ходу, срываясь на бесшумный бег, делая широкие выпады, но редко перебирая ногами, и казалось, будто бы она прыгает. Вскоре до её ушей наконец донёсся благодатный плеск воды, что значило для неё - цель близка. С самого утра она с дальнего уголка леса, голодная и измотанная, держала свой путь сюда, и вот наконец она так близка. Умело и технично лавируя между нешироких стволов деревьев, стоявших близко друг от друга, будто бы желая вывести путника из равновесия, она с каждым разом увеличивала свою скорость движения, так сильна была жажда. Даже в этой глуши тихая поступь была совсем неразличима, если бы только густой и толстый слой опавшей листвы не хрустел и не трещал под ступающими на них лапами. И вот, кажется, лес стал редеть. Это было отрадно осознавать.

Конец этой непроглядной чащи встретил её приветливым лучиком солнца откуда-то сверху, скользнувшим меж густых крон деревьев. Также, ориентируясь на его свет, Оклахома скользнула через заросли, создав некоторый шум. Но его не было даже слышно на фоне шума водопада. Упоительного в своей бушующей мощи, в своей потрясающей неудержимости, эти грандиозные потоки, начинающие свой путь где-то высоко в горах из небольшого ключа, истока, и обретающие свой конец здесь, в маленьком ручейке текущем среди леса. На весь лес это место славилось чистотой своих вод, и именно за тем волчица пришла сюда. Или не только?.. Кажется, ключевая вода не особенно интересовала усталую одиночку, и она, только выбравшись из леса, не дав себе и полминуты, чтобы привыкнуть к яркому ослепительному свету, сразу принялась обводить каёмку озёра, поросшего немного илом, взглядом, суровым и внимательным. Зелёные, поросшие травой берега пустовали. Она так ждала, что встретит здесь добычу. Неужели птицы наврали? "Ещё раз встречу, и всем головы откушу", - свирепо подумала она о расправе над крылатыми лгунами, тяжело выдохнув, и присаживаясь рядом с краем ручья. В плещущейся и пенящейся воде она видела своё колеблемое отражение. Она видела свой жестокий взгляд, и морду, запачканную кровью, зубы, что при нарочном оскале показались ей особенно большими по величине, и потупленными долгими годами выживания в дикой природе. - В кого ты превратилась, Окла? - спросила вдруг она у самой себя, и окунула морду в ледяную воду, перед этим задержав дыхание, дабы не захлебнуться.
Вынырнув, та высоко вскинула морду, создав целую полосу брызг следом. Это место обладало особенной благодатью, и, верно, давно белая не испытывала такого внутреннего спокойствия и умиротворения, как сейчас. Здесь она, кажется, могла предоставить себя размышлениям. Ей так перво-наперво показалось. Но это только померещилось, ведь до чуткого носа отшельницы донёсся странный, незнакомый дотоле запах, но явно противный её природе, чем-то схожий с волчьим, и наверняка не сулящий ничем добрым. Шерсть на загривке поползла вверх, и она снова встала на все свои четыре лапы, принимаясь обводить берег взглядом. И взаправду, как ей раньше не удалось заметить, может от того, что это что-то рыжее сливалось с общей картиной, но оно было так близко от неё. Так похоже на волка, однако дальность нахождения этого незнакомого субъекта не давала ей ознакомиться с ним поближе. Это "некто" выглядело не очень крупным, примерно одного размера с ней, но шерсть была особенно лохматой, и странные, не топорщащиеся вверх, как у всех уши, а висячие, окончательно смутили её, застав врасплох. - Что ты за чудо-то такое? - сомневаясь, негромко спросила волчица. Но отступать она не собиралась, как раз наоборот, её одолевало какое-то детское любопытство и нездоровый интерес. Пронаблюдав за ним некоторое время, направив морду в его сторону, прижав уши, и не сводя с него глаз, она всё-таки сдвинулась с места в его направлении. Предчувствия были недобрые, и что-то внутри говорило ей, что встреча будет далеко не приятного характера. А кто сказал, что она идёт к нему за дружбой?

Напряжение повисло в воздухе, замирая туго натянутой нитью. Взгляд хищницы всё ещё был устремлён на рыжее пятно, являющееся похожим на волка, однако это было не так. Двигаемая интригующими помыслами, волчица стремительно преодолевала расстояние по поросшему травой берегу, навострив уши вперёд, и чутко прислушиваясь к каждому звуку, различая каждую падающую капельку, и каждый шелест травинки в тиши. Но вдруг до её ушей донёсся голос издалека, и без сомнения, он принадлежал этому загадочному объекту.
- Забыла... тут я ничего не забывала, кажется, - хмыкнула она, расплываясь в злорадной улыбке, и становясь шаг за шагом ближе к своей цели. - А вот может быть тебе и суждено тут что-нибудь забыть, свою жизнь, например, - задумчиво протянула она, становясь в десятке метров от незнакомца. Она внимательно разглядывала его, поворачивая голову то вправо, то влево. Густая и длинная золотисто-рыжая шерсть, сверкающая в лучиках осеннего солнца, висячие уши, дружелюбная морда с покатым профилем, и этот взгляд. Он был не из волков. Он не мог быть волком. Собака. Как до неё раньше этого не дошло. Ранее, не так давно, она слыхала о них. И вот, она встречается с ней лицом к лицу, раздираемая любопытством. Ей становится интересно, сколь силён её рыжий противник, или он только и может, что пресмыкаться перед людьми, виляя хвостом?
Уперевшись длинными лапами, рыхля своими когтями травянистую землю, Оклахома не сводила с него взгляда, уголками рта улыбаясь, и изредка шевеля ушами, с шумом вдыхая воздух. Дальнейшее развитие событий она не могла представить, ведь такая масса вариантов стояла пред выбором чужака, которому та и поручила развивать их. В этот раз ей хотелось занять позицию сторонника пассивности, безделия и апатии. Позицию зрителя с элементами участия.

Отредактировано Oklahoma (2015-01-01 12:59:55)

Напряжение, это всё, что было ощутимо в этом месте. До ушей белой доносился шум водопада, который разбивался о водную гладь реки, плескался и журчал, жил своей бурной жизнью. Между тем этим двоим, пребывающим в этом дивном месте, было совсем не до бушевавшего потока. Попытка самозащиты. Этот щенок пытается устрашающе рычать и скалить зубки, но Оклахому, стойкую, лишённую мозгов в голове, это ничуть не спугнуло, не заставило даже шелохнуться, ни один её светлый волосок не дрогнул, а движения по травяному берегу остались плавны и точны, уверенной походкой та двигалась к этому рыжему псу навстречу. Однако, между ними и без того оставались считанные метры, отчего та приостановилось уже на половине пути. Ей хотелось немного пообщаться с ним, разузнать, что же за храбрый и необычный фрукт ей сегодня придётся отведать.
Куски плоти. Он говорил о кусках плоти. - Не поделишься со мной? Я давно хотела себя отведать, - истерически захохотала она, невольно вскинув морду вверх, а в глазах заплясали какие-то дьявольские огоньки-бесята. Облизнувшись, отойдя от аппетитных представлений о своей вкусной тёплой плоти, о сытном куске мяса из самой себя, та расплылась в широкой улыбке. В животе неприятно заныло от мысли о еде. - Кстати, я давно не ела, что скажешь, пёсик? - усмехнулась она, сделав особенный акцент на том, чтобы принизить эту шавку. С самых первых мгновений ей, безусловно, было известно, что этой встрече не быть доброй. Она давно уже не испытывает тёплых чувств ни к кому: ни к волкам, ни к травоядным, ни к, тем более, этим хвостатым гордецам, зовущимися собаками, никчёмным падальщикам. Почему-то издалека увидев этого рыжего, ей было и не подумать, что это окажется именно нечто из рода собачьих, но теперь ей было уже без разницы. И таких ели.
Сделав ещё несколько небольших, осторожных шагов вперёд, она прижала уши, впервые, за их кратковременную встречу, и показала зубы. Не то чтобы попытка напугать, просто начало этого захватывающего авторского этюда. Все замерли в нетерпении, в тревожном ожидании.

Игра. В глазах волчицы заплясали дьявольские огоньки, будто бы там был сам пир Сатаны, где-то в её голове. Но для неё это всё была просто огромная сцена - дорогие багровые кулисы, изящно ниспадающие на не менее ценный деревянный пол, соответствующий фон для отображения атмосферы пышных баталий, свет, брезжущий в морду - это аншлаг. Её точёный выпад ещё вперёд, но в чувство её приводит клац зубами - перед самым её носом, чуть не задевая его немного выступающей, торчащей части. Это заставляет волчицу приостановится. Немая сцена, и должно быть, тут она должна быть наиболее эмоциональна и чувственна, чтобы зрители не заскучали, пока она виртуозно играет свою роль. Уста её, белая бархатистая морда, переходящая в тёмную окантовку около губ, расходится в какой-то непринуждённо пугающей улыбке. Ей это нравится. Она так уже отвыкла от того, что противники не становятся какими-нибудь аморфными щенками, что сразу торопятся поджать хвост. Ей было по духу сопротивление. Так было гораздо увлекательнее. - Ты так злишься, пёсик. У тебя случаем не пубертатный период? Нервный такой... - гоготнула она, и сделала шаг, но теперь не вперёд, решив повеселиться, и зайти сбоку, медленно, чтобы растянуть удовольствие от разыгрываемого представления. Поступь её раздаётся едва слышимым перешёптыванием зелёной, потерявшей к осени свой лоск, травы. Та покорно гнулась, сжималась и комкалась под лапами хищницы. - Ты такой бука. Такой тихоня. Мне становится скучно. Поговори со мной. Меня зовут Оклахомааа, - протянула та, присаживаясь на травку, и всё ещё давя эту чертовскую лыбу, блестя глазами.
- Если ты скажешь мне своё имя, ты будешь первым, кого я скушаю, узнав до этого его имя, - приняв чуть более собранный вид, добавила та торопливо, и бросила короткий взгляд на пса, тут же переведя его куда-то на траву. Но то была только формальность - на деле, она просто незаметно смотрела на рыжего косым, боковым взглядом. Ей было трудно пребывать в одинаковых позах долгое время, и не просидев и минуты, тут же нервно встала с места, и принялась снова ходить туда-сюда перед псом. С каждым мгновением это нравилось, и надоедало, одновременно и одинаково больше. - Ну, раз ты не склонен к болтовне, то давай я разведу тебя на разговорчики, - не вытерпела Окла снова, и опять плюхнулась на травяной берег своей задней частью. - Ты, должно быть, из стаи или своры, да, собачка? - поинтересовалась она, поднимая на него свой разноцветный взгляд. Что-то в нём было приметное и запоминающееся, ей вообще симпатизировали рыже-красные тона. За это белая и любила осень - вся эта пестрота радовала её душу. Белки, лисы, и прочие-прочие - при их виде та просто сходила с ума. Хотя, может показаться, что куда уж хлеще. Но да, это возможно, это ещё не предел.
"- Театр. Игра. К чему ведут твои ужимки? Остановись.
- Нет." - звучит этот голос, голоса в голове. Невольно, но волчица прижимает уши, жмурясь. Это в последнее время терзает её. Она чувствует себя на грани. Снова воспоминания, болезненные. Это в ней было нормальным. Однако теперь лишь периодичные просветы, эти терзающие её голоса. Как бы не хотелось ей, чтобы это случилось с ней сейчас. Ей хватает сил, уже с трудом, чтобы вернуть себя в реальность, и сделать вид, что вся эта странная картина - виною посветившего в глаз лучика солнца. - Яркооое, - протягивает та, и её голос звучит немного неловко, будто бы оправдание.